Ян Цзы. Лецзы. Глава 4

КОНФУЦИЙ

Конфуций жил в  праздности  {1}.  [Когда]  Цзыгун  вошел,  [чтобы]  ему прислуживать,  вид  [у  него]  был  печальный.  Цзыгун  не  посмел  спросить [почему], вышел и сообщил Янь Юаню. Янь Юань  запел,  аккомпанируя  себе  на цине. Услышав, Конфуций все же [его] позвал.  Он  вошел,  и  [Конфуций]  его спросил:
     - Чему радуешься в одиночестве?
     - Чему учитель печалится в одиночестве? - спросил Янь Юань в ответ.
     - Сначала поведай о своих мыслях, - сказал Конфуций.
     - Прежде я слышал от  учителя:  "[Кто]  радуется  Небу  и  знает  [его] веление, не печалится". Поэтому [я], Хой, и радуюсь.
     Конфуций изменился в лице и через некоторое время заговорил:
     - Это [я]  сказал?  Ты  понял  неверно.  Эту  мою  прежнюю  речь  прошу исправить нынешней речью.  Ты  услышал  лишь,  что  не  печалится  тот,  кто радуется Небу и знает [его] веление; но еще не слышал, сколь  велика  печаль того, кто радуется Небу и знает [его] веление. Ныне же поведаю тебе  все  по правде.  Совершенствоваться  самому,  не  думая,  о  том,  прославишься  или останешься в бедности, сознавая, что [хотя]  ни  прошедшее,  ни  будущее  не зависят от тебя, но ничто не смутит твоих мыслей, - вот что ты называешь "не
печалится тот, кто радуется Небу и знает [его] веление".  Прежде  я  улучшал песни и предания, исправлял обряды и музыку {2}, чтобы с их помощью  навести порядок в Поднебесной  и  оставить  [его]  будущим  поколениям.  [Стремился] совершенствоваться не только сам, навести порядок не только  в  царстве  Лу.

Однако в Лу и государь и слуги с каждым днем все  больше  нарушали  порядок; милосердие  и   справедливость   все   ослабевали;   чувства   и   характеры ожесточались. [Если] это учение не годилось для своего времени,  для  одного царства, как же [пригодится оно] для  будущего,  для  всей  Поднебесной?!  Я начал понимать, что песни, предания, обряды и музыка не спасут от смуты;  но еще не нашел средства, как это исправить. Такова печаль того,  кто  радуется Небу и знает [его] веление. Хотя я это и обрел, но ведь [подобные] радость и знания не те радость и знания, о которых говорили древние. Не иметь радости, не иметь знаний - вот истинная радость, истинные знания! Поэтому нет ничего, чему бы не радовался, нет ничего, чего бы не знал, нет ничего,  чему  бы  не печалился, нет ничего, чего бы не  совершил.  К  чему  отбрасывать  песни  и предания, обряды и музыку? К чему их исправлять?
     Янь Юань обратился лицом к северу, поклонился и сказал:
     - [Я], Хой, также это постиг.

Вышел и поведал обо всем Цзыгуну. Цзыгун же пришел в смятение, [словно] растерялся. Вернулся домой и целых семь дней размышлял с такой страстью, что не мог ни спать, ни есть, остались от него лишь [кожа да] кости. Янь Юань не раз пытался его вразумить, пока  наконец  [Цзыгун]  не  вернулся  к  воротам учителя и до конца дней своих не прекращал петь песни, аккомпанируя себе  на струнах, и рассказывать предания.


Чэньский полководец приехал послом в Лу и тайно  встретился  с  Шусунем {3}.
     - В нашем царстве есть мудрец, - сказал Шусунь. -  Не  Конфуций  ли?  - спросил [гость].
     - Да, он.
     - Откуда известно о его мудрости?
     - Я слышал от Янь Юаня о том, что Конфуций способен использовать  форму [тело], отбросив сердце.
     - Знаешь  ли,  что  в  нашем  царстве  также  есть  мудрец?  -  спросил полководец из Чэнь.
     - Кого называешь мудрецом?
     - [Одного] из учеников Лаоцзы -  Кан  Цанцзы  {4}.  [Он]  обрел  учение Лаоцзы и способен видеть ушами, а слышать глазами.

Услышав об этом, луский царь очень удивился [и]  послал  к  Кан  Цанцзы вельможу с щедрыми дарами. Кан Цанцзы принял приглашение и приехал. Царь Лу униженно попросил разрешения задать вопрос. Кан Цанцзы же ответил:
     - Тот, кто передал обо мне, напутал. Я способен видеть  и  слышать  без глаз и ушей, но не способен заменять зрение слухом, а слух - зрением.
     - Это еще более удивительно, - сказал царь Лу. - Каково же это  учение? Я хочу наконец о нем услышать!
     - Мое тело едино с моей мыслью, мысль едина с эфиром,  эфир  -  един  с жизненной энергией, жизненная энергия едина с небытием. Меня раздражает даже мельчайшее бытие [существо], даже самый тихий отклик. Пусть [они]  далеки  - за пределами восьми стран света, или близки - у [моих] бровей и ресниц, я  о них обязательно буду знать. Не знаю, ощущение  ли  это,  [воспринятое]  мною через  [все]  семь  отверстий  {5}  и  четыре  конечности,   или   познание, [воспринятое] через сердце, желудок, [все]  шесть  внутренних  органов.  Это
естественное знание, и только.
Царю Лу это очень понравилось, и на другой день [он] рассказал обо всем Конфуцию. Конфуций улыбнулся, но ничего не ответил.


Жрец  из  Шан,  ведающий  закланием  жертвенного  скота,  встретился  с Конфуцием и воскликнул:
     - Ах! Цю - мудрец!
     - Как смею [я], Цю, быть мудрецом! - ответил Конфуций. - [Я], Цю,  лишь многое изучил и многое узнал.
     - Три царя - вот мудрецы! - воскликнул жрец из Шан.
     - Три царя прекрасно умели доверять знающим и мужественным. Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.
     - Пять предков - вот мудрецы!
     - Пять предков прекрасно умели доверять милосердным и справедливым.  Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.
     - Трое владык {6} - вот мудрецы!
     - Трое владык прекрасно умели доверять тем, кто  соответствовал  своему времени, но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.
     - Но кто же тогда мудрец? - в  ужасе  спросил  жрец  из  Шан.  Конфуций изменился в лице и через некоторое время ответил:
     - Есть мудрец {7} среди людей Запада. Не управляет,  а  нет  смуты,  не говорит, а [все] сами собой [ему] доверяют, не творит, а  [все]  само  собой делается. Необъятен [настолько], что народ даже не может назвать [его]  имя.

[Я], Цю, сомневаюсь, - мудрец ли он. Воистину  ли  мудрец?  Воистину  ли  не мудрец? Не ведаю.
Жрец из Шан помолчал, подумал и воскликнул:
     - Конфуций меня обманул!


     - Каков в сравнении с тобой Янь Юань? {8} - спросил Цзыся у Конфуция.
     - Хой превосходит [меня], Цю, в милосердии.
     - Каков в сравнении с тобою Цзыгун?
     - Сы превосходит [меня], Цю, в красноречии.
     - Каков в сравнении с тобою Цзылу?{ 9}.
     - Ю превосходит [меня], Цю, в мужестве.
     - Каков в сравнении с тобою Цзычжан? {10}.
     - Ши превосходит [меня], Цю, в непреклонности.
     - Но почему же эти четверо служат [тебе],  учитель?  -  спросил  Цзыся, поднявшись с циновки.
     - Сядь! Я  поведаю  тебе,  -  сказал  Конфуций.  -  Хой  способен  быть милосердным, но не способен перечить; Сы способен быть красноречивым, но  не способен запинаться; Ю способен  быть  мужественным,  но  не  способен  быть трусливым; Ши способен быть непреклонным, но не способен быть уступчивым.  Я не согласился бы обменять свои [достоинства] на те,  которыми  обладают  все
четыре ученика вместе. Вот почему они неизменно служат мне.


Учитель  Лецзы,  после  того  как  обучился  у  Лесного  с  Чашигоры  и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье.  Приверженцы  его поселились [тут же. Их] каждый день считать не  успевали,  и  сам  Лецзы  не знал, сколько [их], хотя каждое утро [он] вел с  ними  диспуты,  и  об  этом стало повсюду известно. Учитель Лецзы двадцать лет прожил рядом  с  Учителем Южного Предместья {11}, отделенный от него лишь оградой. Однако  друг  друга [они] не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице,  как  будто  друг
друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Лецзы и Учителем Южного Предместья существует вражда.
[Некий] чусец спросил учителя Лецзы:
     - Почему [вы], Преждерожденный, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга?
     - Зачем к нему ходить? - ответил учитель Лецзы. - Лицо  Учителя  Южного Предместья [отличается] полнотой, а сердце - пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не  движется.  И  все  же попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть.
[С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища,  с  ним  нельзя  общаться Повернулись к  учителю  Лецзы  и  увидели,  что  жизненная  энергия  у  него отделилась от тела и он вышел из толпы.
Вдруг Учитель Южного Предместья указал на  ученика  Лецзы  в  последнем ряду и заговорил с ним радостно, как  будто  [перед  ним]  совершеннейший  и сильнейший. Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица  всех  выражали сомнение.
- Зачем так удивляться? - сказал Лецзы. - Добившийся желаемого  молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь  с  помощью  молчания  -  также  речь, знание с помощью незнания  -  также  знание.  Отсутствие  слов  и  молчание, отсутствие знаний и незнание - это ведь также речь, это ведь  также  знания. [Значит], нет ничего, о чем бы не говорил, нет ничего, о  чем  бы  не  знал; [значит] также, что не о чем говорить, нечего знать. Только и всего.


Учитель Лецзы стал учиться {12}.

Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном  и  ложном,  а устам запретил говорить о полезном и  вредном.  Лишь  тогда  удостоился  [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце  родились  новые  думы  об истинном и ложном, устамк по-новому заговорил о  полезном  и  вредном.  Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь  лет,  и,  давая  волю своему сердцу, [я уже] не думал ни об истинном,  ни  о  ложном,  давая  волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни  о  вредном.  Лишь  тогда  учитель
позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и  как  бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что  вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно,  а  что  вредно. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда  все  [чувства]  как  бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух - обонянию, обоняние - вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы  сплавились  воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на  что  ступает  нога,  о  чем думает сердце, что таится в  речах.  Только  и  всего.  Тогда-то  в  законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого.


Вначале Лецзы любил странствовать {13}.
     - [Ты], Защита Разбойников, любишь странствия. Что же в них хорошего? - спросил Учитель с Чаши-горы.
     - Радость странствий в  том,  -  ответил  Лецзы,  -  что  наслаждаешься отсутствием старого. Другие в странствиях наблюдают за тем, что видят. Я в странствиях наблюдаю за тем, что изменяется. Есть странствия  и  странствия! Еще никто не сумел определить различия в этих странствиях!
     - [Ты], Защита Разбойников, странствуешь,  конечно,  как  и  другие,  а говоришь, что иначе, чем другие. Во всем, на  что  смотришь,  всегда  видишь изменения, наслаждаешься отсутствием старого в других вещах, а  не  ведаешь, что в тебе самом также отсутствует старое. Странствуя во внешнем [мире],  не ведаешь, как наблюдать за внутренним [миром]. Кто  странствует  во  внешнем, ищет  полноты  в  [других]  вещах;  кто  наблюдает  за  внутренним,  находит удовлетворение в самом себе. Находить удовлетворение  в  самом  себе  -  вот истинное в странствиях, искать полноты в [других] вещах - вот  неистинное  в странствиях.

И тогда Лецзы понял, что не постигает [смысла] странствий, и  до  конца жизней больше не уходил.
- Истинное в странствиях! - сказал учитель с Чаши-горы. - При  истинных странствиях не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на что смотрят. Все вещи странствуют, все твари наблюдают - вот  то,  что  я называю странствием, вот то, что я называю наблюдением. Поэтому  и  говорю: истинное - в странствиях! Истинное - в странствиях!


Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи {14}:
- Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня вылечить?
- Повинуюсь приказу, - ответил  Вэнь  Чжи.  -  Но  сначала  расскажи  о признаках твоей болезни.
- Хвалу в своей общине не считаю  славой,  хулу  в  царстве  не  считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как  и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в  своем  доме,  будто  на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань {15}. [Меня] не прельстить  чином  и  наградой,  не  испугать  наказанием  и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой  и  сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить?

Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать.
- Ах! - воскликнул он. - Я вижу твое сердце. [Его] место,  целый  цунъ, пусто, почти [как у]  мудреца!  В  твоем  сердце  открыты  шесть  отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудрость  болезнью? Но этого моим ничтожным искусством не излечить!


Не имеющее начала, но постоянно рождающее - это путь.  Когда  рожденный живым не гибнет [преждевременно], хотя и смертен, - это  постоянство;  когда рожденный живым гибнет [преждевременно] - это несчастье. То, что  обладающий началом неизменно умирает, - это закон пути. Когда смертный умирает по своей вине, хотя [срок его жизни] еще не  закончился,  -  это  постоянство;  когда смертный живет - это счастье. Поэтому  жизнь,  не  обладающая  назначением, называется путем, и конец [жизни], обретенный  с  помощью  пути,  называется
постоянством; смерть, обладающая  назначением,  также  называется  путем, и смерть [преждевременная],  обретенная  с  помощью  пути,  также  называется постоянством.
Когда умер Цзи Лян, Ян Чжу пел {16}, глядя на ворота  его  дома;  когда умер Суй У, Ян Чжу рыдал, гладя его тело. Когда же родится раб, толпа  поет; когда умирает раб, толпа плачет.


Перед тем как ослепнуть, глаза разглядят даже кончик волоска.
Перед тем как оглохнуть, уши расслышат даже полет москита.
Перед тем как притупится ощущение [вкуса], язык отличит [воду из  реки] Цзы от [воды из реки] Минь.
Перед тем как утратить обоняние, нос отличит запах  обожженного  дерева от [запаха] гниющего.
Перед тем как телу окостенеть, [человек] бежит быстро.
Перед тем как утратить рассудок, сердце легко отличает правду от лжи.
Причина в том, что, не достигнув предела,  вещи  не  переходят  в  свою противоположность {17}.


В полях и болотах Чжэн много мудрых,  в  Восточном  же  квартале  много талантливых {18}. Среди рабов на полях и болотах был и  Бо  Фынцзы.  Проходя через Восточный квартал, он встретился с Дэн Си {19}.

Дэн Си посмотрел на своих учеников, усмехнулся и сказал:
- Не  высмеять  ли  тех,  кто  идет  [нам]  навстречу?  -  Хотелось  бы послушать, - ответили ученики. И Дэн Си сказал Бо Фынцзы:
- Постиг ли ты обязанности кормящего? Те, кого кормит человек,  кто  не способен прокормиться сам, относятся к роду собак  и  свиней.  Кормить  этих тварей и распоряжаться ими - в этом сила человека. А в том, что твои ученики едят и насыщаются, одеваются и отдыхают, заслуга держащих  власть. Если же собирать старых и малых, [словно] стадо, возводить загоны, [как  для]  скота [или] живности, то чем же [эти люди] будут отличаться от собак и свиней?

Бо Фынцзы промолчал, но один из его учеников вышел вперед и ответил:
- Разве старший муж не слышал о том, как много умельцев в Ци и Лу? Есть мастера по глине и дереву, по металлу  и  коже;  есть  прекрасные  создатели песен и музыкальных инструментов  <вариант:  певцы  и  музыканты>,  писцы  и математики; есть прекрасные военачальники, воины и служители храма  предков. Представлены все таланты. Но  [они]  не  могут  распоряжаться  друг  другом, давать друг другу поручения. Тот же, кто распоряжается  ими,  не  обладает знаниями; тот, кто дает им поручения, не имеет талантов. Он-то  и  выполняет
поручения тех, кто знает  и  умеет.  Нами-то  и  даются  поручения  держащим власть. Чем же тебе гордиться?
Дэн Си нечего было ответить. Он посмотрел на своих учеников и отступил.


Гунъи Бо {20} прославился  своей  силой  среди  правителей.  Танци  Гун рассказал о нем чжоускому царю Сюаньвану. Царь приготовил  дары,  чтобы  его пригласить, и Гунъи Бо явился.
При виде его немощной фигуры в сердце Сюаньвана закралось лодозрение.
     - Какова твоя сила? - спросил он с сомнением.
     - Силы [моей], вашего слуги, хватит [лишь], чтобы сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады.
     - У моих богатырей хватит  силы,  чтобы  разорвать  шкуру  носорога  да утащить за хвосты девять буйволов! - в гневе воскликнул государь, - а я  еще огорчен их слабостью. Как же ты мог прославиться силой на  всю  Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить  крыло  осенней цикады?
     - Хорошо! - глубоко вздохнув, сказал Гунъи Бо и отошел от циновки. - На вопрос царя [я], ваш слуга, осмелюсь ответить правду.  Учил  [меня],  вашего слугу, Наставник с Шан-горы.  Равного  ему  по  силе  не  найдется  во  всей Поднебесной. Но никто из [шести] родичей об этом не знал, ибо он  никогда  к силе не прибегал. [Я], ваш слуга, услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он поведал [мне], вашему слуге:

"Все хотят узреть невиданное -
Смотри на то, на что другие не глядят;
[Все] хотят овладеть недоступным -
Займись тем, чем никто не занимается".

Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки  с  хворостом;  тот, кто учится слышать - с удара в колокол. Ведь то, что легко внутри [тебя], не трудно и вне [тебя]. [Если] не встретятся внешние трудности, то и  слава  не выйдет за пределы [твоей семьи].
Ныне слава обо [мне], вашем слуге, дошла до  правителей,  значит,  [я], ваш слуга, нарушил завет учителя и проявил свои способности.  Правда,  слава [моя], вашего слуги, не в том, чтобы своей силой злоупотреблять,  а  в  том, как пользоваться своей силой. Разве это не лучше, чем  злоупотреблять  своей силой?


Царевич Моу {21} из Срединных гор был талантливейшим из царских сыновей в Вэй {22}. [Он] не заботился о государственных делах,  любил  странствовать вместе с талантливыми. [Ему] нравился Гунсунь Лун {23} из Чжао  {24},  и  за это над ним смеялись такие, как Ведающий музыкой Цзыюй.
     - Почему ты смеешься над тем, что [мне], Моу, нравится Гунсунь  Лун?  - спросил царский сын Моу.
     - Да ведь что за человек Гунсунь Лун? - ответил Ведающий: музыкой. -  В поступках не имеет наставника, в учении не имеет друга. Красноречив,  но  не остроумен; разбрасывается,  но  не  принадлежит  ни  к  одной  школе;  любит необычайное, говорит безрассудно, хочет ввести в  заблуждение  сердца,  всех переспорить. Занимается этим вместе с Хань Танем {25} и другими.
     - Зачем ты рассуждаешь об ошибках Гунсунь Луна?  Хотелось  бы  услышать доказательства этих ошибок! - изменившись в лице, сказал Моу.
     - Я смеюсь над тем,  как  Лун  обманул  Кун  Чуаня  {26},  -  продолжал Ведающий музыкой. - [Он] сказал, что у хорошего стрелка  острие  последующей стрелы попадает в оперение предыдущей,, одна стрела другую  настигает,  одна стрела другую направляет. Первая стрела наметит цель, следующая уже лежит на тетиве, и они летят непрерывно, как одна линия. Кун Чуань  удивился,  а  Лун добавил, что [так бывает] еще не  у  самого  замечательного  стрелка.  [Вот, например], ученик Невежды {27} по имени Хун Чао {28}, рассердившись на жену,
[стал] ее пугать. Натянул лук,  зовущийся  Вороньим  {29},  взял  стрелу  из циского бамбука с опереньем из Вэй и выстрелил ей в глаз, прямо в зрачок,  а [она] даже не моргнула. Стрела же, упав на землю,  не  подняла  пыли.  Разве такова речь умного человека?
     - Речи умного глупому не понять, - ответил царевич  Моу.  -  В  чем  ты сомневаешься? [Если] острие последующей попадает в оперение  предшествующей, [значит] стрельба равномерная.  [Если]  стрела  попала  прямо  в  зрачок,  а [человек] не моргнул, [значит] сила стрелы была исчерпана.
     - Ты - ученик Луна, как же тебе  не  приукрашивать  его  недостатки?  - возразил Ведающий музыкой. - Скажу еще о самом  важном.  Обманывая  вэйского царя,  Лун  говорил:  "[Если]  есть  желание,  то  нет   мысли";   "свойства беспредельны"; "вещи неисчерпаемы"; "тень не движется";  "волос  выдерживает [нагрузку] в тысячу цзиней"; "белый конь  -  не  конь";  "у  сироты  теленка никогда не было матери".  Нельзя  и  перечислить  [тех  случаев,  когда]  он извращает категории предметов и человеческих отношений.
     - Не поняв истины этих слов, - ответил  царевич  Моу,  -  ты  нашел  их ошибочными. А ошибаешься ты. Ведь  [если]  "нет  желания",  то  мысль  [ему] тождественна;  [если]  "свойства  беспредельны",   то   "без   свойств   все предельно"; "тот, кто исчерпал вещи,  навсегда  [ими]  обладает";  "тень  не движется" - значит, [она] изменяется; "волос выдерживает [нагрузку] в тысячу цзиней" - высшее равновесие; "белый конь - не конь"  -  ибо  свойство  здесь отделяется от формы [тела]; "у сироты теленка никогда не было матери" {30} - отрицается; [возможность существования] теленка-сироты.
     - Все это песни Гунсунь Лука, - сказал Ведающий музыкой. Ты  последовал бы за ним, даже если бы он исторгал звук через другое отверстие.
     Царевич Моу замолчал надолго, а затем объявил о своем уходе и сказал:
     - Дозволь через несколько дней снова прийти и с тобой побеседовать.


Высочайший правил Поднебесной пятьдесят лет и не знал,  порядок  в  ней или беспорядок, не ведал, желает ли народ его поддерживать  или  не  желает. Посмотрел направо, налево  и  спросил  [приближенных],  но  приближенные  не знали; спросил за воротами дворца, и за воротами не знали; спросил на полях, и на полях не знали.
Тогда Высочайший пошел переодетый бродить по дорогам и услышал песенку, которую пели мальчики:

"Создали нас, массу народа,
Не для того ли, чтобы каждый исчерпал [свою природу]?
Ничего не знаем, не ведаем,
За обычаем предков следуем".

- Кто научил вас такой песне? - спросил обрадованный Высочайший.
- Мы слышали [ее] от старшего мужа, -  сказали  мальчики,  [Высочайший] спросил старшего мужа, а тот ответил: "Это древняя песня" {31}.
Высочайший вернулся во  дворец,  призвал  Ограждающего  и  уступил  ему Поднебесную. Ограждающий, не отказываясь, ее принял {32}.


Страж Границы сказал:
- Тому, кто не замыкается в себе, вещи и  их  форма  открываются  сами. Движение такого [человека] подобно [течению] воды, его покой подобен зеркалу {33}, его ответ подобен эху, поэтому его путь подобен пути  [других]  вещей. Сами вещи идут  против  пути,  [но]  путь  не  идет  против  вещей.  Умеющий уподобиться пути уже не станет применять ни слуха, ни зрения,  ни  силы,  ни разума. Нельзя уподобиться пути с  помощью  зрения,  слуха,  осязания,  ума. Ищешь его впереди, а он [путь] вдруг [оказывается] позади. Используешь  его, и [он] наполняет все шесть пространств, отбрасываешь его и не  ведаешь,  где он. Он не удаляется, [когда] кто-то может его обрести сознательно, он и не приближается, [когда] кто-то может его обрести бессознательно. Обретает  его лишь тот, кто хранит молчание; лишь тот, чьи свойства совершенны. Знание без страсти, способности без  действия  -  вот  истинное  знание,  вот  истинные способности. Развивая незнание, разве будешь  подвержен  страстям?  Развивая неспособность, разве будешь готов к деяниям? Собирание же драгоценных камней или пыли, пусть даже и без деяний, не есть естественный закон.


Комментарии к главе 4:

1 В данном фрагменте, как и в  некоторых  следующих  ниже,  применяется полемический прием: устами противника - Конфуция, доказывается ложность  его учения и истинность учения даосов. Сторонниками даосов выводятся и некоторые ученики Конфуция, чаще всего Янь Юань.
2 На подобных высказываниях основывается легенда о  том,  что  Конфуций сочинил или собрал и отредактировал общенародное  наследие  -  своды  песен, преданий, обрядов. Ср. "Изречения" (гл. 7,  I,  144):  "То,  о  чем  учитель (Кунцзы. - Л. П.)  прекрасно  говорил,  [это]  песни,  предания,  соблюдение обрядов. Обо всем этом [он] прекрасно говорил..."
3 Шусунь - представитель аристократического рода,  родич  луских  царей (дословно: внук дяди). В данном фрагменте - споре о мудрецах  -  вскрывается основное различие между учением Конфуция (о конкретно-чувственном восприятии и связи его с формой) и  Лаоцзы  (об  обобщении  эмпирических  наблюдений  с помощью рационального мышления).
4 Кан Цанцзы (Гэнсанцзы) - ученик Лаоцзы. У Сыма Цяня  в  "Исторических записках" (цз.  61)  -  Кан  Санцзы;  обычно  его  именуют  Гэнсан  Чу;  см. "Чжуанцзы", 253-255.
5 Семь отверстий, по китайским преданиям, в сердце мудреца.
6 Трое владык (сань хуан) - в древности вариант "пяти предков", см. гл. 3, прим. 11. Позже выводились в качестве более абстрактных  владык  -  Неба, Земли и Человека.
7 Содержание этого абзаца  и  указание  на  Запад  (куда  ушел  Лаоцзы) говорит о признании Конфуцием Лаоцзы единственным в  Китае  мудрецом.  Позже этот фрагмент стали толковать в буддийском духе, см. Предисловие, прим. 49.
8 Оценки, которые Конфуций дает здесь своим ученикам и самому себе, ср. "Изречения" (гл. 11, I, 238) и "Мэнцзы" (гл. 2, I, 126-127).
9 Цзылу (Чжун Ю) - ученик Конфуция (см. "Изречения", гл. 2, I, 33).
10 Цзычжан (Чжуаньсунь Шн) - ученик Конфуция (см. "Изречения",  гл.  2, I, 34).
11 Учитель Южного Предместья (Наньгоцзы) - прозвание даоса по месту его жительства. По характеристике, данной ему Леизы, -  это  человек,  полностью владевший даосским учением.
12 Вариант данного фрагмента с другой концовкой см. стр. 53-54.
13 Оценки значения странствий здесь ср. с разработкой  той  же  темы  у Лаоцзы ("Дао дэ цзин", 47).
14 Вэнь Чжи - знаменитый лекарь  древности.  Датировка  его  жизни  (по времени излечения одного из царей Ци) колеблется  между  815  г.  до  н.  э. (начало правления царя Вэня) и 343 г. до н. э. (конец правления  царя  Вэя), см. "Весна и осень Люя", цз, 11, VI, 107.
15 Жунь и Мань - западные и южные соседи китайцев.
16 Различное отношение Ян Чжу к смерти своих друзей служит иллюстрацией к началу фрагмента: естественная смерть от старости  (Цзи  Ляна)  не  должна ызывать скорби, горевать следует лишь о преждевременно умерших (о Суй У).
17  В  ряде  изречений  здесь  развивается  учение  Лаоцзы  о  единстве противоположностей, как о переходе одной  противоположности  в  другую  (ср. "Дао дэ цзин: "...человек при рождении нежен и слаб, а после смерти тверд  и крепок", 76,  2,  36  и  др.;  ср.  "Чжуанцзы":  "покой  в  столкновениях... создание... после столкновения", 164).
18 В данном фрагменте развивается представление о правящих как о слугах народа.  Комментарий  же  противопоставляет  талантливых,   "участвующих   в управлении" - мудрым, "скрывающимся", даосам.
19 Дэн Си - подробнее о нем см. гл. 6, прим. 21.
20 Гунъи Бо и другие,  названные  здесь,  -  люди  неизвестные.  Эпизод отнесен ко времени Сюаньвана, царя Чжоу (827-782 гг. до н. э.).
21 Царевич Моу по комментарию - сын вэйского царя Прекрасного,  который правил в 424-387 гг. до н. э. Ср. "Чжуанцзы", 219-220, 290.
22  Вэй  -  (Э  7646),  позже  Лян,  одно  из  древнекитайских  царств, находившееся на территории современной провинции Шаньси.
23 Гунсунь Лун - логик-софист, жил между  320  и  250  гг.  до  н.  э., поэтому его имя или весь фрагмент представляется более поздним добавлением к речам Лецзы (см. также стр. 219-220, 320-321).
24 Чжао - одно из древнекитайских царств,  находившееся  на  территории современных провинций Шаньси и Хэбэй.
25 Хань Тань - логик-софист.
26 Кун Чуань - внук Конфуция, ученик Гунсунь Луна.
27 Невежда (Пэн Мэн) - ученик  мифического  Охотника  (см.  также  стр. 237).
28 Хун Чао - стрелок, ученик Невежды.
29 "Лук, зовущийся  Вороньим...":  описание  лучшего  лука,  с  помощью которого было сбито девять солнц-ворон, и стрел древности.
30 О данных и других софизмах см. "Чжуанцзы", стр. 320, гл.  33,  прим. 17-18.
31 "Древняя песня" - одна  из  тех  песен,  которые  в  своде  "Шицзин" отсутствуют.
32 Фрагмент свидетельствует о передаче власти одного вождя  другому,  а также об одобрении народом деятельности вождя.
33  Здесь,  возможно,  впервые  появляется  зародыш  теории  отражения, которая развивается даосской школой (см. Предисловие, стр.  29,  прим.  102,
103).